Любя погибнуть

(легенда)

Самым дорогим в жизни людям - матери и жене - посвящаю.


Дорога моя сокращалась в тот день как никогда трудно - невыносимо навалилась тяжесть пережитого. Вконец измотанный, я устало подсел к телеграфному столбу, прислонился, пряча голову от жгучего солнца в его тени.
И вздрогнул, услышав неожиданный голос:
- Скажешь, устал, путник?
- Кто? Кто это? Откуда? - всполошился я, оглядываясь вокруг. Но, как ни старался, никого не обнаружил.
- Людям не дано видеть облика моего, - продолжал все тот же таинственный голос. - Вы можете лишь замечать следы трудов моих... Я древний ветер Азган. Только что вернулся с гор - ус-тал, борясь с ними. А теперь набираю новую силу, отдыхая под музыку людских голосов на телеграфных проводах. Итак, ты ушел...
Надо же, подумал я про себя, наверное, я болен, но сам же, независимо от воли, ответил:
- Ну что ж, ты прав, Азган, я сбежал.
- От женщины?
- Ты проницательный.
- И, конечно же, ты ее любил...
- И люблю, черт побери, чье какое дело.
-Ты не любезен. Отчего же покинул тогда?
- Стала ненавистна.
- Давно я не понимаю вас, людей. Любишь и ненавидишь?
- Да кому какое дело. Навела на меня порчу. Приучила копить. Теперь я потерял цель свою. Сундук, словом. Надеюсь, понятно?
- Допустим. Любишь?
- За то, что есть она, что не могу без нее.
- Вроде, убедил. Да, без женщин не было бы тебя... Действительно, большая беда постигла тебя, путник. Это огромное несча-стье - любить и ненавидеть одновременно. Женщина - самый великий творец на земле. Даже я, сокрушающий горы, поднимающий моря на небеса, уступаю ей в мастерстве. Женщина дарит миру человека - наисовершеннейшее существо в природе. Для этого порою приносит в жертву всю себя. Она вдыхает в человека жизнь и разум, способный изменить этот мир. Затем из века в век она совершенствует свое творение.
Но нередко женщина творит и зло - не доведенный до совершенства человек опаснее бури. Вот и тебя, видать, попутала жен-щина, на время потерявшая свое величие. Теперь ты, порочный, чужд сам себе. Но внемли, путник, болтливому Азгану. Я живу не одну тысячу лет и много всего повидал. Ты меня слушаешь? Тебе, должно быть, известно, если ветер есть, то полной тишины быть не может, поэтому я не могу пребывать в безмолвии, а слушатель необходим любому говорящему...
- Я слушаю, слушаю.
- Ты напомнил мне одну давнюю историю. Хочу рассказать для тебя, может, задумаешься, я выговорюсь и отдохну. Слушай и разумей.
Ветер Азган ненадолго прервался, собираясь с мыслями, и уже другим тоном начал свое повествование о далеких временах:
- Много веков назад это было. В пору, когда люди еще вери-ли и поклонялись множеству богов: Небу, Солнцу и нам, Ветрам. Однажды по земле пронеслась весть, будто идет с юга новая вера с новым божеством в единственном числе, якобы живущим за пре-делами неба и всевидящим. Оставалась одна страна, поклонявша-яся нам, отныне и она могла принять нового бога. Я озлобился на эту страну, страну твоих предков. И покинул эти земли. Слушай, путник, разумей, много веков назад...

НАЧАЛО ПУТИ

Благословен, кто жертвует собой.

В тот далекий год зима была сурова и малоснежна. Весна наступила нежданно скоро, и вся влага ручьями убежала в реки, не оставив даже маковой росинки на земле плодородной. Вслед раннему преображенью поспешило знойное лето. Вскоре обмелели реки, высохли колодцы. А долгожданного ветра, могущего пригнать тучи с живительными дождями, все не было и не было.
Не пустили побегов сеянцы. Трава и листья на деревьях, чуть было развернувшись, стали скоро засыхать и осыпаться. Жара вылизывала своим шершавым языком все цветущее на этой земле. Даже морды у верблюдов выцвели и высохли.
Беда безводья породила болезни. А хворь без разбору сеяла смерть. Многие слабовольные стали сходить с ума. Здравствующие бросились в панику, засобирались в дорогу - подальше из этих проклятых богами мест. Отчего же отвернулись боги от этой зем-ли? Может быть, народ или правители в чем-то провинились? А может, им надо было принять, выслушать аравийского миссионера, последовать его совету и начать молиться на его Аллаха, вдруг это он послал такие напасти? Паника в народе была опасна, он становился неуправляем.
В один из таких роковых дней падишах булганский созвал в свой дворец всех старцев и мудрецов со всей Булгании, всех, кто еще держался в здравом уме. И обратился он с такой речью:
- О, мудрейшие и старейшие аксакалы булганские! Я созвал вас в этот страшный для всех час лишь с одной целью. Дайте свой мудрый совет, как спасти обреченную страну нашу, иначе погиб-нем все. Беда все теснее сжимает свои пальцы на горле жаждущей Булгании. Даже лошади и верблюды, посланные за водой, не все возвращаются.
Долгое молчание стояло в падишахском дворце. Из пришедших по первому зову падишаха старцев не нашлось никого, кто бы помнил о таких загадках на этих землях. Этот народ всегда был миролюбив, трудолюбив, почитал и не гневил богов, младшие почитали старших, а старые были в почете и уважаемы всеми, от мала до велика, женщины скромны и честолюбивы, а семьи прочны и гостеприимны. Но не бывает семьи без урода, может, кто-то засомневался в божествах своих и тайно поклоняется но-вому...
Но вот двое старцев подняли на ноги сидевшего рядом, без сил, аксакала и обратились к падишаху:
- Падишах великий, старейший из нас желает молвить сло-во, но у него высохло горло, чтобы сказать во всеуслышанье.
Падишах сошел с трона, подошел и выслушал едва слыши-мый шепот великого аксакала, закрыл ему тут же угасшие очи и произнес следующее:
- Слушай, народ многострадальной Булгании! Со всеми почестями похороните этого мудрого аксакала на видном месте - он был великим слугой своему отечеству, свято чтил и помнил обычаи своего народа, забытые нами. И пусть вместо причитаний слезных вокруг его могилы народ устроит большой праздник, да такой, какого не знала земля наша в другие благополучные времена. Это мое первое условие. Вот и второе, на что я указываю особо. Все юноши двадцати лет да пусть праздники эти проведут в состязаниях в мастерстве и силе, ловкости, мудрости и красоте. Выявить среди них одного лучшего из лучших и привести его ко мне. Третье свое условие я вам скажу при нем.
Совет старейшин разошелся в недоумении. Но законопослушный народ указания правителя исполнил, как велено, безропотно. Вопреки здравому смыслу народ устроил пир в бедствующей стра-не. Люди забавлялись в богатых застольях, шумных весельях, иг-рищах беспечных. Для этого пришлось выскрести и вынести по-следние запасы каждой семьи, оставленные на черный день, когда к зиме остался бы самый сильный...
И вот из двадцатилетних, состязавшихся все эти дни, лучший из лучших сынов предстал перед падишахом. Им оказался единственный сын бедных и старых родителей, юноша по имени Хак. Молвили старцы, приведшие его во дворец:
- Мы исполнили твои указания, падишах. Вот стоит перед тобой джигит, умом быстрый, подобно стреле, и ликом прекрас-ный, как полная луна. Он силен, как бахадир, и мастер на семь ремесел. А родители его - люди благонравные и уважаемые во всей округе, мы расспросили всех, кто их знает, они ручаются за них. А теперь слушаем, что скажешь нам в третий раз.
Сказали старики и преклонили головы. А падишах спросил:
- Мой долг велит спросить у вас, мудрейшие, можете ли вы поручиться за него, как за самих себя?
- Ручаемся, великий падишах. Он достойный воспитанник родителей своих. Пусть сам скажет, готов ли сослужить родине своей и народу родному, если даже для этого потребуется жизнь его.
- Мой падишах! - ответил на это Хак. - Я единственный кормилец своих родителей старых. Скажу вам то, что они чаще всего твердили мне, пока я подрастал: ты наша опора и надежда, радовались они, но главный твой долг - служить стране своей и народу, породившему тебя... Я умру счастливым, мой падишах, если последнее дыхание мое станет спасительным народу моему, стране моих предков.
Приятно удивился падишах:
- Я слышу слова не юноши двадцатилетнего, а мудрость мудрецов в устах истинного джигита. Да возблагодарит Солнце Тенгре родителей твоих за сына благородного сердцем. Воистину: богатство бедных - в их сынах.
А теперь слушайте третье мое повеление. Этот луноликий юноша через семь дней должен взойти на алтарь небесный. Да-да, именно так советовал аксакал, которому при вас я закрыл очи. Но от вас, мудрейшие, зависит то, как он будет подготовлен к великому восхождению. Эти семь дней он должен прожить так разумно, дабы успеть объять разумом своим необходимость самопожертвования. Он должен успеть постичь смысл жизни на земле бренной и сказать нам, остающимся здесь, как жить дальше, чтобы вновь не прогневать Небо и Ветра. Через неделю собраться всему населению столицы на майдане перед дворцом падишахским, а джигит Хак предстанет перед народом и страной своей Булганией.
Диван расходился в глубоком раздумье. Трудна была задача у юного Хака. Долго совещались, и сказал один из старцев:
- Ты наша надежда и спасенье, Хак. Неподъемная задача легла на юные плечи твои. Мы решили, что есть необходимость посетить тебе отвергнутого здесь миссионера, галима Али, кото-рый уединился, не сумев обратить нас в свою веру. Поклонись ему перед дорогой. Чужестранец этот много всего повидал и чело-век ученый. Возможно, что мы провинились и тем перед землей нашей, что не приняли его и не выслушали, какую же веру он нес нашему народу. Она принята половиной мира подлунного. Вот и все, что можем подсказать тебе напоследок. Да простят нас боги наши...
Послушался Хак мудрых аксакалов, явился к гонимому на этой земле галиму-миссионеру. Поклонился в пояс и обратился к нему с такими словами:
- Да простит меня уважаемый галим Али. Я сын бедных, но честных родителей Хак. Пришел к вам за советом, ибо сомненья грызут мое сердце. Смогу ли успеть постичь то, над чем веками бьется человек.
Все понял мудрый галим, лежащий на смертном одре на чужой и далекой от родины земле.
- Я наслышан о тебе и твоей задаче, сын мой. Мне понятна и близка твоя вера в то, во имя чего решил отдать жизнь свою. Нет выше цели, чем служение отечеству и вере. Я не смог выпол-нить всего, что на меня было возложено и поручено моими еди-новерцами. Оттого и умираю на чужбине в горьком одиночестве. Не смог, не успел я заронить веру в вашем народе в единого над всеми бога. Но верю, пройдет совсем немного времени, и народ твой прозреет: эта вера несет большое просвещение, через нее вы узнаете мир и мир узнает о вас. Я одобряю твое решение и благословляю, хотя в моей религии такая жертва считается богопротивной. Разреши задать несколько вопросов. Скажи, сын мой, что ты знаешь о любви человеческой?
-- Есть три ступени любви, уважаемый галим. Первая - это любовь детей к родителям своим и ответная родительская любовь. От силы родительской любви зависит любовь детей к ним. Вторая ступень вытекает из первой: это любовь к народу своему и земле своих предков. Она может быть сильней первой, так как без любви к родине человек подвержен соблазну и предательству, как только увидит землю лучше своей - может вознамериться совладать ею, этот человек - дерево без корней, готовый уступить любому ветру.
- Мудрое толкование. Не ожидал этого от юноши двадцати лет. Продолжай, сын мой.
- Третья ступень - это неизвестная мне любовь к женщине, уважаемый галим Али.
- А известно ли тебе, что эта любовь бывает сильней первых двух, о которых ты сказал?
- Значит, еще на первой стадии родители совершили ошиб-ку. Дите их мало уважало.
- Благодарю. Ты достойный сын мудрых родителей. Даже имя тебе они дали такое, будто предвидели твое предназначение: Хак - это истина, то есть мудрость. А у нас это может означать и слугу, и раба, и бога. То есть в одном имени заложены многие по-нятия. Есть такое поверье, что человек невольно оправдывает свое имя. Вот и твое имя - богоизбранный слуга своему народу - твое назначение, которое ты готовишься доказать. Ты ступил на тропу, преуготованную свыше. Не сверни с нее, сын мой.
При этих словах галим Али подвел Хака к окну и показал на звездное вечернее небо:
- Жизнь многообразна, сын мой, от песчинки до этих дале-ких звезд, и всему есть свое место и предназначение. Где-то над нами родитель наш небесный. Он дал жизнь всему земному. И он решает нашу судьбу. Кто знает, может, и моя задача здесь, на ва-шей земле, решится благодаря тебе. Именем Аллаха повелеваю тебе, Хак, завтра же выступить в путь. И пусть там встретятся те-бе женщины самых разных сословий. Да, Хак, кто сумел понять женщину, способен править миром. Такому по силам познать ис-тину. Это и есть твоя главная цель. Помни о первой ступени люб-ви - не опорочь имени своего. Ты отправляешься в будущее. По-гибший за любовь к отечеству не умирает в сердце народном. Прощай, сын мой, Хак, слуга божий, я ослаб, но умру с легким сердцем, ибо перед смертью получил от тебя свет надежды. Я тоже выполнил свой долг. Ты мне был послан повелением свыше, бла-годарение Аллаху.
Так великий галим Али завершил свою дорогу в подлунном мире.
На другой день Хак доложил совету старейшин о своем намерении, и те просьбу его о путешествии посчитали за разумное решение, потому как, сказали они, путнику видится мир, он знает цену времени, словам и поступкам. И благословили в дорогу, на тропу познания.


ПОСТИЖЕНИЕ

И если будешь ее разгадывать всю жизнь, то не говори, что потерял время.
Ф. Достоевский
Женский ум стоит многих дум.
Пословица

Притча о родной и неродной крови

На пустынном перекрестке трех безымянных дорог Хаку-путнику встретилась женщина, о каких говорят - писаная красави-ца. Но что-то тревожно-странное во взоре у нее отметил Хак. Глаза у женщины светились разными цветами, будто были они списаны с двух разных портретов кисти двух разных по мастер-ству художников. Неподалеку Хак увидел сидящих на камнях двоих ее ребятишек. Один был мальчик с головой цвета спелой ржи, а другим дитя была девочка с волосами черными, как смоль. Только вознамерился Хак заговорить с ними, упредила женщина. Метнула взглядом куда-то вдаль и сказала:
- Умоляю тебя, добрый молодец, скройся за каким-нибудь камнем и понаблюдай, не обнаруживая себя, тогда и получишь объяснение всему.
И только сказала она это, Хак приметил в стороне, куда женщина взглядывала, пыль дорожную, поднимавшуюся все ближе и выше. Хак спрятался за большой голый камень и стал невольным свидетелем немой для него сцены.
Пегая лошадь с богато разукрашенной белой каретой примчала светлоголового мужчину. Едва остановив лошадь, он соскочил и упал к ногам женщины, затем встал, поцеловал ее, обнял зла-тоглавого мальчика и, показав рукой, предложил поехать с ним туда, откуда он примчался только что.
Печально взглянула на дочь и качнула головой женщина. И понял Хак, что с этим мужчиной она ни за что не уедет.
Светлоголовый красавец забегал между ними, страстно говорил, доказывая что-то, темпераментно размахивал руками. Но женщина была непреклонна. Разгневался мужчина и в сердцах вскочил на карету, стеганул лошадь так, что было однозначно - он покидает троицу навсегда.
Не успел и след остыть, как на другой дороге показалась другая лошадь с тележкой, блестящей черным лаком, - побогаче первой. Вороная стремглав примчала черноволосого мужчину, погорячей сердцем и статней телом. Он также, едва соскочив землю, упал к ногам женщины, затем встал и прижал ее к груди, расцеловал черноголовую девочку и предложил любимым уехать с ним.
Твердо покачала головой женщина. И было недвусмысленно понятно: как бы страстно ни убеждал чернобровый красавец, как бы ни клялся в своей любви к ним, она и с ним никуда не отпра-вится.
Жалость проникла в сердце Хаку. Хотел было он подняться из-за камня, лишь только рассеялась пыль после второго любяще-го сердца, тут же приметил, как совершенно с неожиданной сто-роны, по бездорожью, стал приближаться к ним третий мужчина, пеший. Он был непримечателен на вид, даже выглядел бледнее, но чем ближе, тем скорее становился его шаг навстречу ожидавшей троице. Вот ноги понесли его быстрей и быстрей. Он подбежал и, где сила таилась, вскинул на руки женщину, закружил с драгоценной ношей, расцеловал ее, затем поднял обоих детей на два своих окрыленных плеча. И все четверо, озаренные счастливыми улыбками, отправились вперед, по третьей пыльной дороге, в будущую свою светлую даль...

Притча о вере и безверии

Такой встречи Хак не мог ожидать. Но она явилась, а от судьбы не убежишь. Женщина была напориста и неистова:
- Наконец-то! Будто всю жизнь жду тебя, дорогой. Не будем задерживаться, у меня все приготовлено: вон за тем перевалом ждут нас сильные и быстрые скакуны. Уедем из этих проклятых небом мест. И никто не найдет, даже если кто вспомнит и хватит-ся нас.
- Мне нельзя, женщина.
- Не время шутить, дорогой. Упустим шанс, погибнем.
- Мне нельзя.
- Вот чудак, заладил одно и то же. Будто опоили чем-то, не глупи, очнись, милый. Ты даже не представляешь, какое счастье ждет нас впереди. Я ничего от тебя нe попрошу, лишь бы любил меня и был верен. Оглянись, мир так прекрасен. Тебе не придется сожалеть о выборе.
- Я верю тому, что ты говоришь. Но не могу, не хочу про-клятий на свою и твою голову.
- И ты в самом деле веришь, что твое самопожертвование - это единственное спасение? Но ведь нет и не было никакого мира, кроме поднебесного, как нет и богов, кроме нашей фантазии о них.
- Есть вера и надежда верующих.
- Выдумки все это. В природе немало явлений, необъятных человеческому уму, как гроза и радуга, как нынешняя засуха. Вот и ссылаются на кару всевышнего. Удобно, не надо ломать го-лову и легче оправдать свое бессилие. Уедем со мной, милый, я такую любовь тебе подарю, ты растворишься в удовольствии вечном.
- Я не имею права.
- Глупости все это. Слушай и смотри, я кричу проклятья этому небу и всем божествам. Эй, вы, покажитесь хоть один! Вы же всемогущи, видите, я вас презираю, так не будьте в долгу, убейте меня за это или возьмите на суд ваш всекарающий... Вот так-то, не выходит, потому что нет вас. Я всю жизнь плююсь на вашу сторону, но смерть моя наступит в свой час, когда сама ис-трачу все свои соки жизненные. Видишь, Хак, я цела и невреди-ма. Мы можем уехать в хлебородные края, только будь умницей, дорогой.
- Нет!
- В таком случае я тебе не завидую. Погибай, как хочешь. Но ты успеешь пожалеть о своем выборе, когда будешь тлеть на последнем костре. Прощай, дорогой, жизнь так прекрасна, и я еще поживу в подлунном мире, потому что нет лучше, а с того света еще никто не возвращался, чтобы доказать обратное. А ты иди. Может быть, когда-нибудь я плюну и на твой образ, который будет нарисован темной толпой. Если вспомнят.

Притча о материнском молоке

Почудилось Хаку, будто плачет сама земля.
Он приблизился к беззвучно рыдающей женщине, увидел на руках у нее здоровенного малыша, улыбавшегося невинной чистотой. Она качала его, в будущем наследника-кормильца, а у самой вместо радости печаль застлала глаза, и слезы катились по щекам.
- У тебя родился защитник, отчего впала в печаль, жен-щина, что за горе сопутствует твоему счастью? - спросил Хак.
- Потому и плачу, родимый, что молоко у меня иссякнет не сегодня-завтра и с каждым кормлением своего ребенка жизнь моя сокращается на годы.
Женщина дала младенцу грудь, а когда он оторвался, Хак заметил, как она осунулась и морщины окольцевали ее глаза, будто встретилась она через десять лет. А малыш за это время словно подрос на несколько дней.
- Выходит, он вбирает в себя кровь и жизнь твою?
- Да, это так. Но если не будет так, разве мне жить?
- А если ты погибнешь раньше и он не успеет встать на ноги? Еще хуже, вдруг оба умрете голодной смертью?
- Потому и плачу, и молю землю-мать, чтобы слезы мои она приняла. Последней каплей своего молока я полью эту землю, где она увлажнена слезами, и, когда отойду в мир потусторонний и кости мои удобрят эту землю, здесь вырастет дерево хлебное. На месте сорванного будет вырастать новый.
- Не слишком ли легкую жизнь чаду своему готовишь?
- Пусть. Зато будет стоять насмерть под своим деревом на своей земле. Это и будет его служением родине своей. Это я ус-пею вдохнуть ему.
- Успеешь ли, женщина? Как бы он не понял наоборот, что везде есть такие деревья....
- Нужно верить в то, что делаешь. А убежденная мать веру свою передает вместе с молоком.

Притча о птерогомах

Когда Хак вышел на новую тропу в новый день, на пути ему встретилась хижина, где он застал девушку, спящую сидя за сто-ликом. Руки у нее были подложены под голову. В одной руке бы-ло перо, а под другой лежал весь исписанный и местами перечерканный лист бумаги, которую с большой предосторожностью вызволил Хак и прочел следующие строки:
"Долго страдал всевышний за ошибки людские.
Казнился, что сотворил их с пороками и тем обрек на несчастья...
И долгие муки поиска навели его к озарению.
И повелел господь: "Да будет так отныне!"
С тех пор люди на той земле стали однорукими.
Вместо другой у них выросло по крылу.
Хоть и не были они безобразны, но пришли в смятенье: как быть с крылом - преследовать добычу, добывать корм, убегать от врагов мешает. Большие неудобства от несуразного такого положения - ни птица, ни зверь, и человек неполноцен-ный...
Но годы идут... И жизнь берет свое!
Вот догадались влюбленные. В пылу любви обнялись. А крылами взмахнули!
И взмыли над грешной землей! И поняли вдруг, что только так они обретут силу и свободу - когда пожелают, куда захо-тят - могут полететь. И только так найдут счастье.
А врозь - никуда. Ничего у них не получается в одиночку.
Вот тогда воцарились на той земле всеобщая любовь и торжество счастья. Дети росли добрыми, чуткими, красивые и телом, и душой, любили родителей, уважали старых. Родители не могли подумать о расставании. И бездомных, брошенных сирот не стало на той земле. Потому что не могли люди жить по од-ному...
Однако нет-нет да изредка наблюдается за ними такая странность: вдруг задумаются, загрустят о прошлом, о тех временах, когда у них не было крыла и были они обычными людьми, грешными.
Но слово божье не возвращается...
Вот идет счастливая пара на моей земле. Встречным кажется, что они окрылены любовью друг к другу.
Но встречается иная семья, где что ни день, то новые скандалы. Однако нет на таких волшебника-мага, который обратил бы их в однокрылых птерогомов..."
На этом месте, видать, девушка уснула. Хак не стал ее трево-жить. Пусть же приснится конец этой доброй душе.

Притча о праздности

Богатая юрта сверкала золотыми отражениями солнца. Хак подошел и услышал слащавый голос, шедший изнутри:
- Будь смелее, входи, красавчик!
Видя его нерешительность, женщина перешла в атаку:
- Надо же, какой ты несмелый, я вижу. Мне рассказывали, каким ты бахадиром был в состязаниях. А перед женщиной пасуешь. Впрочем, это даже интересней. Я люблю пробуждать страсть у робких, баламутить тихие омуты их душ.
О! Мой ангел послал мне неожиданное счастье. Ты в самом деле красив, как девушка.
Иди же ко мне, молодчик. Ты наверняка любишь красивое, не правда ли? Видишь, ко всему я и богата. Сегодня недостает только любви. Посмотри, как я хороша в шелковой постели, изведай, как я умею услаждать... А скольких молодых я научила тайнам любви. Иди же, наконец, какой же ты несговорчивый. Может, ты вовсе не джигит и не Хак? Не бойся, муж со свитой ускакал на охоту и будет лишь к сумеркам, а солнце еще в зените, успеешь и ото-спаться на моей груди.
Хак на мгновенье забылся, заколдованный сладострастной речью опытной женщины. Но какое-то шестое чувство воспротивилось соблазну. Женщина нутром почувствовала его неприязнь и сразу преобразилась:
- Ты меня отвергаешь? Не желаешь развлечь самую красивую и самую богатую женщину Булгании?
- Не хочу прибавлять тебе незаслуженных побед.
- Что ты мелешь, юнец. Что ты понимаешь в жизни?! Жизнь - это любовь!
- Но не такая, какой живешь ты. Пусть бы ты стала беднее хоть из-за одного отказа.
Только сказал это Хак, как жилище и постель женщины из богатых и нарядных превратились в трухлявые и грязные лох-мотья, а сама хозяйка обратилась в беззубую старуху. Она забила кулаками подушки:
- Что ты наделал, глупец. В чем я провинилась перед тобой. Ладно бы муж меня наказал. О горе мне, горе...
Грустно задумавшись, Хак пустился в дальнейший путь.

Притча о гвоздях родины

Когда огляделся, очнувшись от тяжелых дум, перед собой застал одинокую, согбенную фигуру женщины. Кругом, куда ни бросишь взгляд, лежала голая степь, где единственным возвышением была ветхая хижина, да печальное солнце застыло на выцветшем небе, да женщина, усталая, еле качаясь на обессиленных ногах, тяжелой тенью двигалась к своему домику с одним большим гвоздем в руке. Она была подчинена единственному действу.
Оно давно вошло в ее сущность. Потеряв счет дням и часам, не ощущая ни жары, ни жажды, она выполняла одно и то же: приплетется к домику и усталыми, но привычно верными движениями рук приколачивает к стене очередной гвоздь. Она давно никого не встречала здесь, поэтому не ожидала появления Хака. Прибила гвоздь, повесила рядом молоток и снова пустилась за другим. Когда она притащилась обратно, Хак поздоровался и спросил, может ли она поговорить с ним.
- Иди своей дорогой, - еле слышно прошептала она.
Ответила так и снова пустилась по кругу. И так каждый раз. А разговор, начатый Хаком, урывками продолжался:
- Откуда и как оказались у тебя гвозди?
- Они достались вместо продуктов, по ошибке.
Каждую неделю меня навещают слуги падишаха.
Оставляют еды до следующего визита.
В последний раз ошиблись.
И теперь, наверное, где-то не дождались гвоздей.
Чтобы не думать о еде, я вынуждена бегать от своего жилища до ящика с гвоздями.
Кончатся - я погибну.
Ибо тут же вспомню, что я голодна.
- Как же ты оказалась одна в далекой и безлюдной степи?
- Я не всегда была одна.
Нам с мужем доверили обживать эти земли.
Чтобы это были границы Булгании.
Потому что они были ничейными.
Кому-то надо было быть у начала.
Вот мы и согласились.
За нами здесь когда-нибудь появятся другие соотечественники.
Это необратимо.
Так осваиваются всякие новые земли.
- А что стало с мужем?
- Он очень тосковал о своей родине, по родному горно-озерному краю, богатому и красивому.
- И оставил тебя?
- Я так не сказала.
Он тосковал о своей родине.
Он тосковал на чужбине.
И мы никогда не разлюбим.
- Однако он ушел...
- Родной край тянет сильнее.
Он любит Булганию в лице родных гор и озер.
Я? Если чужестранцы займут эти степи, кто скажет, что не захотят они всей Булгании?
Потому я и осталась.
Ведь кто-то должен здесь быть.
- Но тебя могут убить.
- Останется мой дом.
- Сожгут...
- Пепел останется.
- Его разметет первый же ветер.
- Гвозди булганские останутся.
На месте огня останется голая выжженная земля.
Она будет печатью булганской.
Мы первыми пришли на эти земли.
Никакой иноземец уже не вправе покушаться на нее.
Иди своей дорогой, Хак.
Разговоры отнимают мои силы...
Без слов удалялся Хак из этих мест. Сердце женщины было так велико, что разумом не объять этого подвига. А все же было жаль ее.

Пленение, спасение и любовь

"...хватай его, лови! Мешок на голову! На голову, говорю вам, олухи! Теперь завяжите покрепче. Руки вывернуть за спину, опутать ноги. Обмотайте всего, так. Получайте за работу и разбе-гайтесь в разные стороны.
Эгей, буланый, скачи, иноходец мой. Домой, на выручку сво-его хозяина, моего возлюбленного. Не жалей ни копыт, ни сердца. Мы сегодня славно поработали, нам повезло: нашли замену наше-му хозяину, лучше и не придумаешь, видишь, как он был похож на моего суженого, как капля на каплю. Теперь вместо нашего хозяина будет повешен этот красавчик. Какая ему разница, как погибать. А мы по-прежнему заживем в любви и согласии. Скачи мой конь, скачи..."
Не успел Хак даже примириться с неожиданным покушени-ем, как ночная тишина донесла шум нового движения.
- Стой, кто идет?! - строго потребовал другой женский голос.
- Свои, - ничуть не растерявшись, бросила похитительница и, проезжая на всем скаку, пнула бдительную незнакомку сапо-гом в грудь. Та от неожиданного удара отлетела в сторону, кувыр-нулась, но ловко вскочила на ноги и запустила арканом вдогонку беглянке. Туго натянувшись, аркан скинул чужеземку на землю. Сброшенная с седла, она пружинисто вскочила на ноги и бросилась наутек.
Спасительница освободила Хака из пут и, стыдливо прикры-вая лицо краем платка, заговорила:
- Я спасла тебя, о джигит Хак, по велению долга. Но у меня есть возлюбленный. Он охраняет границы Булгании на другом конце страны. И не будет тебе прощенья, если хоть пальцем притронешься к его невесте.
Хак растер руки и ноги, онемевшие от веревок, глянув на девицу, и, несмотря на слова ее, сердце его воспламенилось. Умом по-нимая, что не имеет права, сердцем попал в плен ее очарования.
- О дева! - невольно заговорил он. - Ты спасла мне жизнь и тут же смертельно ранила в сердце. Вот мой кинжал. Прошу тебя, останови его, иначе век мне не знать покоя.
Только успел он произнести свои признания пленившей его сердце девушке, она внезапно растворилась, будто и не было ее здесь.
Впервые в жизни зарыдал джигит.
Всю ночь он провел в бессонной печали. Сомненья терзали душу. По силам ли цель, которую он выбрал, достоин ли веры своего народа, раз сам подвержен соблазнам людским. Может, будет на благо всем отказаться от небывалой затеи, чудо может не состояться, и пусть падишах отпустит его на все четыре стороны, и он пойдет искать настоящее земное счастье.
Жил ли человек, если не изведал и крохи любви...

Вознесение

Если хочешь походить на человека, будь подобен богу, который даже муку обратит в блаженство, искупленье, надежду. Так надо, ибо каждый человек таит в себе божественную искру.
Ю. Марцинкявичус

Все население столицы Булгании высыпало на улицы и пло-щади, заполнив собой балконы, окна, крыши домов и дворцов. Народ встречал возвращение Хака. Толпа расступалась и провожала долгими почтительными поклонами. Девушки выбегали с цветами, старики падали ниц, суеверные смельчаки пытались хоть прикоснуться к нему, к его одежде, иные чтобы попытаться выр-вать пуговицу или клок волос на счастье и память о великом сыне страны. А дети шумной ватагой сопровождали на всем пути.
Хак отныне не принадлежал себе. Его оберегала охрана падишахская.
Он почувствовал себя одиноким среди безликой в этот час массы народа. Нелегкие думы напрашивались сами собой в юную его голову.
Хак предвидел, что народ, отныне слившийся в толпу, жаждет только чуда, и оно должно исходить от него. Толпа должна верить, поэтому готова к любому призыву. Если же Хак сознается вдруг, что не постиг смысла жизни в свои двадцать лет, что не смогли по-мочь ему дни, проведенные на тропе познания, то и толпа не по-желает понять его - бессмысленно ломать надежду толпы, иначе она превратится в неуправляемую стихию. Стране в этот суровый час, роковой, гибельный час, нужна толпа верящая и верующая...
Посреди майдана падишахского дворца возвышалась огромных размеров поленница, куда вслед торжественному шествию, словно волны Итинь-реки, плыл народ под монотонный гром барабанов.
Слугу Неба здесь переодели в наилучшие одеяния булганские и велели самому взойти на главный пьедестал. Хак поднялся и величественно встал на алтарь земной и небесный, возвышаясь над соплеменниками, над страной, над падишахом великой Булгании, по случаю вышедшим на балкон.
Хак окинул взором всю видимую округу и твердо сказал:
- Я готов, мой падишах! Велите вынести факел.
Со всех четырех сторон, сквозь расступившуюся толпу, вышли на площадь те необыкновенные женщины, которые встречались ему на тропе познания.
Вдруг подумалось богоизбранному, что не встречал в жизни личностей более великих, чем женщины, окружавшие его, начиная от матери.
Он простер руки к небу, обращаясь к богам булганским, и мысленно произнес речь о том, что, по всей видимости, на земле жизнь устроена так, чтобы не постичь грешным смысл ее для их же блага. Иначе всяк бы потерял интерес к цели жизни своей, забыл о своем земном предназначении. Без этого человек обрека-ет потомков к медленной духовной смерти. Личность без цели подобна хищнику, живущему одним днем. Если я ошибаюсь, обра-тился он к отцам небесным, то пусть не костер страны моей великой вознесет меня к вам, а поглотит земля в темное чрево свое.
Он поклонился в пояс народу родному, в сторону падишаха и сказал:
- О падишах великий и мои соплеменники. Я возвышаюсь над всеми на месте, которое по достоинству может занять только женщина...
На этих его словах вся площадь повалилась на землю, боясь показать лицо Богу Солнцу, Богу Небу и Богам Ветрам. И по всей стране прокатился шепот о неслыханной крамоле, изречен-ной богоизбранным Хаком на алтаре небесном...
Первыми опомнились женщины.
- Не бывать этому! - враз воскликнуло кольцо из этих прекрасных мира сего.
Хак лишь усмехнулся про себя: все так же непредсказуема в поступках женщина...
Костер запылал со всех сторон, подожженный руками прекрасных и великих женщин Булгании, не понявших великого сы-на страны. Хак молча скрылся в пламени буйно заплясавшего над ним огня. Очнувшийся падишах привстал было с трона и поднял руку, желая остановить огонь и наказать Хака, не справившегося с возложенной народом на него задачей. Но вдруг разверзлось не-бо. Ударив в небесные барабаны, грянул доселе невиданный, неслыханной силы гром. И все увидели, как ломаной стрелой от неба к огню земному сверкнула молния и, не оставив даже уголька от великого костра, унесла факел. Весь народ булганский, на вре-мя ослепленный светом живой человеческой свечи, остался с открытым от удивления и ужаса ртом...
Не замедлили долгожданные дожди.
Семь дней и семь ночей кряду поливали они земли булганские из обложных многоярусных туч.
С тех пор Булганию обходили беды стихии природной.
Через несколько лет народ булганский по указу падишаха великого отрекся от веры старой, приняв новую под страхом каз-ни, где женщине, несмотря на пророчества Хака, было определено свое место, менее достойное, чем в Булгании времен Хака богоизбранного.
А может быть, предвидя необходимость смены верования и религии, Хак и подтолкнул события своим крамольным для того времени предсказанием...
Но что свершилось, то свершилось. События не повторяются, чтобы можно было поправить. Беды больше не наведывались на земли многострадальной Булгании. Вероятно, и старые боги не захотели видеть возле себя женщину. Кто знает, возможно, через новые унижения придет черед большего величия женщины, о чем мечтал Хак младомудрый, но уже на все времена...

Вместо эпилога

Вот какую историю поведал - или навеял? - мне ветер Азган. И, покуда я приходил в себя, неожиданно исчез, даже не попрощавшись.
С тех пор минуло немало лет.
Но я до последнего времени находился в невольном плену этого случая. Долго сомневался и гадал, неужели возможно, чтобы человеку открылся ветер безликий. Может, вся эта встреча приснилась мне, как человеку, когда он не может отличить сон от яви. Тем более, я помню, как с больной головой брел и прислонил-ся к столбу.
Однако события последних лет все более убеждают в том, что не знаем мы ни природы земных явлений, ни саму Землю, на которой живем, несмотря на все научные достижения и открытия.
Вот кто-то где-то встречается с гуманоидами из других миров или, как утверждают, измерений, прилетающими к нам на тарел-ках. Есть и такие, кто якобы совершал путешествия в этих тарел-ках, посещал их далекие планеты.
Объявляются художники, доселе не подозревавшие о своих способностях в живописи, а теперь их руки пишут полотна с непонятными для человеческой логики линиями и образами, повинуясь чьей-то неведомой неземной силе и воле.
Кому-то видятся знамения божьи, после чего они становятся земными его посланниками, оракулами, превращаются в экстрасенсов со сверхъестественными способностями: целителями, rиnнотерапевтами, ощущающими все недуги человека сквозь его ауру.
Много необъятных для человеческого разума явлений открывается вдруг в серой нашей и непредсказуемой действительности. И подозрительно множится число подозрительно способных людей.
Многим таким я не верил. Да и сейчас продолжаю сомневаться.
Однако у каждого такого, как выражаются, аномального явления или события возникают свои исследователи и их последователи, фанатично преданные вере во все эти события и явления. Даже трезвые научные мужи, отложив свои серьезные труды, взя-лись изучать эти явления. Как же в таком случае быть нам, рядо-вым мира сего? Ведь уже в меньшинстве остаемся мы, неверящие.
Теперь и мне все чаще и чаще приходят на ум сомнения. А может быть, и со мной в действительности произошла эта необыкновенная встреча с древним Азганом. Иначе откуда могла в голо-ву нормальному смертному прийти история, которой он в жизни не слышал. Иначе откуда я мог задуматься об уроках случайного конфликта с любимым человеком, женщиной, способной вмиг пробудить все чувства, спящие до поры, от любви до ненависти. Нет же, именно после встречи с Азганом я повернул обратно к ней - что было, то было - и больше никогда не намеревался покидать ее, что бы ни случилось. И каждый раз стал задумываться о при-чинах, почему она поступает так непредсказуемо. Может, в самом деле, все ее поступки от небывалого, как утверждал Хак, ее вели-чия?..

Надым. 1983-92гг.