ЗЕМЛЯКИ
(рассказ)

Подхожу к Вагайской развилке, а там уже кто-то поплясывает - тоже на нашу сторону скучает. Рядом огромный футляр необычного формата. А человек важный такой - издали бросается в глаза - во всем импортно-стильном щеголяет, не подступись: на нос очки черные напялил, тоже ненашенские, вместо шарфа галстук цветастый на воздух выбивается, и в шляпе не по сезону. Что за петух заморский, гадаю, может, кто из командировочных, или комиссия из города, корреспондент?..
А поближе подхожу - вырисовывается...
Батюшки, кто бы подумал! Да это же мой земляк Нурислан! Из северов возвернулся!
Здоров ли, браво, кричу все что попадя и приветствую как и доложено землякам, по-свойски: "Салям, ни халляр, якташ!" Он же:
- Драствуй, - отвечает почему-то по-русски. И деловито-чинно.
- Ты чего это, - спрашиваю, - своих не признаешь?
А он мне вместо ответа:
- Ты откуды едишь? - опять по-русски, будто сам не знает.И совсем огорошил ведь, что и сказать теряюсь, чем ответить и как. Во дает земляк, удивляюсь про себя, всего год проторчал-прошлялся в городе, а успел и родной язык позабыть, земляков не узнает. Бывали у нас такие, что, приехав из городов, по-городскому важничали, но чтобы по-русски с соплеменником... Видать, не слабо там, в городах, попадает татарской деревенщине... Ну-ну, поглядим, что будет дальше.
Раз так дело повернулось, неудобно как-то мне первым заговорить. Стоим, ждем попутки, каждый в себя уткнулся - такие попутчики. И долго катится время. Мягкие, но угрюмые тучи, кажется, тоже остановились и насупились, как мы. Зябко. Весна еще.
И никакой техники в нашу сторону. А дело к вечеру движется, хоть на ночь глядя добраться бы домой. К тому же такой попутчик, как Нурислан тоску наводит.
- Ты чего везешь-то хоть? - пробую разговорить его. - Чемодан какой-то диковинный. Тяжелый небось?
- Ни чимадана эта. Кардивон.
- Аккордеон?! - удивляюсь я, - да ну! Зачем он тебе? Для кого-то везешь? Разыгрываешь, однако, покажи!
Посмотрел, будто подрезал, - деревня, дескать. Чинно достает из кармана ключики - поблескивают, - не спеша, будто важную операцию задумал, отпирает футляр.
- Надо же! - присвистнул я непроизвольно. - Всамделе! Ух как горит! - самого так и тянет потрогать перламутр.
И как-то сразу потеплела атмосфера, будто третий попутчик объявился
Но я же знаю, как приветил меня Нурислан.
- А че, - спрашиваю с сарказмом, - он что, сам играет?..
- Кто хазяин, тот играит будит.
- А кто хозяин-то? - дразню дальше.
- Задалбал ты сваим прастотой. Кто визет, тот и хазяин, тундра.
Во дает земляк! Уже и тундрой обозвал. Однако:
- Так-такя даешь, брат, не верится больно, - бросаю затравку. - а ну, изобрази!
- Чиво зыря клапана ксплатировать. Эт тибе ни сывисток. Ему аудиторий нужен, климатизаций.
- Кто-кто нужен?
- Климатизаций. Температур теплай...
Тут меня все-же прорвало, не выдержал, прыснул. Вот тебе иземляк. Так и сыплет ведь эрудицией, даже импортными терминами приправил. Если бы еще с годик пропадал, точно бы переводчики понадобились в родной деревне.
Однако , что поделаешь, махнул я рукой на это пустое словопренье: не хочешь, не надо, думаю, без музыки не раз доходил домой и на этот раз обойдемся. Топчемся, ждем попутки, изредка перекидываясь случайными репликами. Он, с грехом пополам, по-русски. А я упорно по-татарски. Попутчики-земляки, вместе спешащие домой.
Еще недавно, всего-то год назад, в один класс ходили. В одном хоре пели! Даже, помню, оттуда обоих враз вытурили по причине отсутствия всякого присутствия "чувства слуха и ритма" - то Нурислан вперед дирижера выскочит, то я "на седьмые сутки" вступлю. А Нурислану и подавно медведь на ухо наступил. Вообще ни бельмеса в мотиве. Изредка, случалось, и за одной партой сиживали. Даже ведь списывал у меня по русскому. А потом вся школа у стенгазеты хохотала над нашими одинаковыми ошибками в рубрике "Афонаризмы"...
Но вот же он, Нурислан, теперь уже совсем не тот. Большим человеком с Севера на Большую землю возвращается не чета нам, школярам. Тундрой неотесанной обзывает, лексикой городской бравирует. Самостоятельный, одно слово.
После восьмого класса он подался на Север, в Салехард, удобно - по реке, вниз по течению, и все дела. Уже на целый аккордеон заработал. Шмотки фирменные напялил, что нам в деревне и не снились.
Слово за слово, все же вытянул я странички из его городской биографии. Там, видишь ли, дети свободнее, скорее вырастают и перерастают. Это по-ихнему "аксельрация" прозывается. И после восьмилетки - ни ногой в школу, технику им подавай. А Нурислам еще мудрее решил. Как поехал к тетке, та и рада, не учить обихаживать, только изъявил желание, тут же помогла, устроила на подсобные работы в рыбокомбинате. И с год Нурислан знал себе колотил ящики под тару для консервов. Рабочий день у него, как и положено, сокращенный - свободного времени хоть продавай, кому его мало. Стал пытать себя в разного рода искусствах. Начал с кружка гитаристов, кончил в любителях макраме. Теперь - аккордеон везет в деревню - последнее, и всерьез, увлечение.
Спросил даже, не слышал ли я, что китайские древние принцессы носили тесные колодки, чтобы ноги не огрубели. Считается, чем миниатюрнее ножки, тем знатнее дамы. Вот и Нулислан по совету знатоков, не снимает хромовые перчатки в обтяжку, чтобы пальцы не потеряли форму и вытянулись тонкими для аккордеона, а нашим же еще расти лет до двадцати минимум.
Саед-вслед проехала сразу целая колонна КрАЗов с трубами для нефтепровода. Наши голосующие руки не привлекли водителей: одна машина остановится - встанет вся колонна. А в последней кабина была уже занята.
- Так вас никто не подберет. Кому нужны такие невеселые пассажиры? - вздыхаю. - Заиграл бы чего, что ли? Гармонистов шоферня уважает.
- Чай ни в Штатах, чтоб где папала музициравать, как бизработнай.
Ну ты и поговори с таким! На все готовы свои отговорки.
- А пошел ты, знаешь! - махнул я на это безнадежье. - Ты как хочешь, а я не могу до утра караулить твою фисгармонию. Каникулы у меня, не отпуска твои северные.
Закинул за плечо пустой рюкзачок. Подумал, погадал. А ну его! Сам виноват...
И вышел на дорогу. Зашагал. Посвистываю себе. Мне-то что, дойду, не раз за зиму мерил это расстояние. И не обернусь даже.
Однако немного погодя слышу сзади робкий окрик ровесника:
- Эй. Э-эий! Постой-ка!
Чего стоять-то, дорога не лошадь, не повезет. Прибавляю ходу. Вприпрыжку, кузнечиком беззаботным прыг-скок, прыг-скок... Вращаю вещмешком над головой...
Но любопытство - коварная штука. Лукаво подзуживает, обернись, посмотри, что там делается. Оборачиваюсь.
А! Пыхтит мой землячок-попутчик. Тащит непомерно большой для дороги и неудобный для пешехода саквояж. То на спину, то на плечо вскинет, то в охапку, как дрова обнимет... И никак не сладит ведь. Шляпа с пего соскочить норовит. Галстук, вижу, душить собирается. Раскраснелись без того румяные щеки, еще красивей стал, принц китайский.
А я вновь газую вперед. Мне ничего, сам собой, легко. Даже весело, вон, окликает:
- Максуд. - кричит, - земляк, погоди, вмисти пойдом!
Надо же, как зовут вспомнил, до сих нор тундрой был. Ну так ладно, догоняй, думаю. А сам даю ходу: скорость убавляю вроде, а длину шага расширяю...
— Стой, а? Ну падажди чуток! - С дрожью в голосе просит.
Я иду как шел.
- Ты чего, не слышал?
- Слышу, слышу, догоняй! - травлю по-прежнему и снова почти лечу.
- Ну будь другом, не спеши, загонишь вить. Э-эй, Максуд, тукта гварю, тукта!..
Э, вон как запел! Совсем другая музыка пошла, видно, аккордеон внушил, чего же не подождать, можно и постоять. Почему бы нет. Да и, признаться, жалость взяла давно. Однокашник ведь, ровесник, соплеменник. Разве виновен он в "аксельрации" своей и что отвык от родной речи, если там, в городах, все говорят по-русски, даже когда за одним столом одни татары соберутся...
Догоняет. Как взмыленный. Пот застилает глаза. Доплелся, бухнул под ноги футляр, уселся верхом, полез за пазуху, достает белоснежный платок, долго обмакивается. Молчит, на меня не глядит...
- Давай, - предлагаю, - передохнем, обмозгуем...
Пока он отдышивался, сам сходил в чащу, отломил ветвь сушняка покрепче. Молча подхожу, поднимаю его с инструмент" дорогого. Молча вдеваю палку в ручку футляра.
Так же безмолвно вскинули мы концы палки на плечи.
Молча согласовали шаги.
И пошли по дороге домой два товарища-земляка, спаянные в одну музыкальную цепь. Сначала робко, неумело, а потом все смелее и смелее засвистели общую мелодию, родную с детства...
Слушай, тайга, земляки поют!
Домой возвращаются...